|
|
Эрнст-Юрген ДРАЙЕР (Ernst-Jürgen DREYER, доктор филологии, писатель, поэт, переводчик, литературный критик, музыковед, 1934 -2011).
Изучал музыковедение в высшей школе музыкального исскуства в Веймаре, в Йенском и Лейпцигском университетах.
В 1958 году защитил докторскую диссертацию.
В 1959 году совершил побег в ФРГ через государственную границу ГДР.
С 1961 по 1993 года работал преподавателем немецкого языка как иностранного в образовательном центре Института Гете в Мурнау (Murnau).
Автор статей и монографий "Малые прозаические формы в немецком языке" ("Kleinste Prosa der deutschen Sprache"), 1970; "Попытка обоснования морфологии музыки, с предисловием о теории звука Гете " (Versuch, eine Morphologie der Musik zu begründen, mit einer Einleitung (über Goethes Tonlehre), 1976; "Наброски к единой теории гармонии" ("Entwurf einer zusammenhängenden Harmonielehre"), 1977; "Теория звука Гете" ("Goethes Ton-Wissenschaft"), 1985; "Роберт Гунд 1865 - 1927, забытый мастер песни" ("Robert Gund (Gound) 1865 - 1927, ein vergessener Meister des Liedes"), 1988; романа "Раскол" ("Die Spaltung", 1979 (премия Гессе); рассказа "Как выкрасть любовь" ("Ein Fall von Liebeserschleichung"), 1980; пьесы "Золотой мост" ("Die Goldene Brücke") - премьера состоялась в Мюнхенском камерном театре в1985 и др.
На русском языке произведения этого автора до сих пор не публиковались.
Автор отказался от гонорара за публикацию на русском языке пьесы "Im Separé".
ФЕФЕР Ицик (Исаак) Соломонович, 1900 - 1952; евpейский советский поэт. Член КПСС с 1919 года. Изобpажал в стихах и поэмах pомантику боpьбы за новую жизнь.
Был необоснованно pепpессиpован. Pеабилитиpован посмеpтно.
В основу пьесы положен эпизод из воспоминаний Дмитpия Шостаковича. Ицик Фефеp был знаком с Полем Pобсоном. Во вpемя визита последнего в СССР, дабы скpыть факт аpеста Ицика Фефеpа, НКВД устpоило описываемый в пьесе "спектакль."
В ОТДЕЛЬНОМ КАБИНЕТЕ (Im Separee)
Пьеса
Действующие лица:
Шила
Джим
Ицик Фефер
Максим
Таня
Человек во фраке
Официанты, шофер
Москва, середина века
/ Отдельный кабинет в ресторане гостиницы дореволюционной постройки. Большой стол, мягкие стулья, сервировочный столик. Ближе к сцене - окно. На заднем плане - портьеры. Ицик, в большом не по размеру костюме сидит на стуле, погруженный в свои мысли. За столом, облокотившись на него обеими руками - Максим. На нем добротный костюм, с улицы доносится шум Всемирного фестиваля молодежи./
Максим /благодушно, после каждого предложения выдерживая паузу/: Ну что , Ицик, сидим, ждем?. Твою знакомую. Как ее - слышишь?.../ с улицы доносятся возгласы:"Шила! Шила!"/ - награждают аплодисментами. За мужество, за стойкость. Да, это кое-что значит. Не то что у нас. Там тебя живо поставят к стенке. Попробуй, произнеси слово "мир". Вмиг пригласят на комиссию. По делам за антиамериканскую деятельность. Очень подозрительно, если человек говорит:"Мир". А ты как думал? Это слово ласкает им слух? Господам из военно-промышленного комплекса? Из наблюдательного совета. На Уолстрит. И в Пентагоне. Нет, с тобой все кончено. Кончено. И не удивляйся, Ицик, если с тобой все кончено. Для них слово “мир” - кость в горле, скажу больше, они лишаются сна. Просыпаются среди ночи, в поту, как от кошмара. Пожалуй, на нас подобное действие производит слово "война". Или"контрреволюция". Для них "мир" - что красная тряпка для быка. Одно лишь слово. А тут, откуда ни возьмись - эта девчонка, пигалица с красной копной волос, да не просто произносит его. Поет. Через микрофон. И на всех языках. Возможно, они махнули бы на это рукой, плюнули бы на кошмары. Но язык ... тут не то что побледнеешь, позеленеешь. Желчью изойдешь. Ну-ка, угадай, что это за язык. Отчего их начинает трясти ? / Пауза/. Вот такая история с твоей Шилой.
/Ицик ни одним движением не выказывает желания вступать с ним в разговор.Пауза/.
Максим: Да, такие вот дела. Послушай-ка. /Оглушительные аплодисменты и пр./. Их начинает трясти. Ибо они знают: так не долго и барышей лишиться. И из-за кого? Из-за обнаглевшей девчонки. Посмела поднять голос против всей военной машины. Против концернов. Против трестов. Против всей гигантской системы. А банки? А все остальное? Да мы раздавим тебя, девчонка. Одной рукой. Как вошь. А она поет. Несмотря ни на что. Вот это, скажу тебе, мужество.
Человек во фраке: /входит, привлеченный аплодисментами на улице, оглядывает комнату, там, тут, стирает салфеткой пыль, выжидающе смотрит на Максима/: Ну как?/Пауза, через громкоговоритель слышно, как Шила поет народную песню на английском языке, что-то вроде “All the pretty little horses”. Снова скрывается за портьерой./
Максим: Скажешь, чего ради им опасаться за свои барыши? За прибыль то бишь. Из-за какой-то девчонки, что пищит “миру-мир”. Кто услышит этот писк? Да будь у тебя огромный домкрат, если нет силы, мир империализма с петель не снимешь. Так? И ведь вопрос еще в том, какая это сила. Материальная? Нет. Идеальная. Я угадал твои мысли? Ты забываешь главное. Теория может стать материальной силой. Когда она овладевает массами. А эта пигалица может многое. У нее есть эта сила. Здесь. /Показывает на свое горло/ - или здесь / Показывает на сердце/ - Если "миру мир" запоют тысячи, будет поздно. Искру уже не потушить. Вслед за тысячами запоют миллионы. А в конце концов и весь мир. Вот ведь в чем суть. Тут на карту поставлена не только прибыль. Пожалуй, почистят все авгиевы конюшни империализма, их смоет волна /смеется/, не конъюнктурная, волна истории отбросит их назад. За ненадобностью. И никакая контрреволюция не поможет. Ничего не поможет. Остается одно: во-время заметить опасность и нанести контрудар. Раздавить маленького красного клопа. Соображаешь? Мужество. Попробуй-ка ты так. /Пауза, из громкоговорителя доносится чья-то речь на русском языке; аплодисменты. Снова входит человек во фраке, подходит к окну/. Кажется, я проголодался.
Человек во фраке: Опять вызывают на бис? /Останавливается, смотрит в окно./
Максим: В последний раз. /Смотрит на часы/. Скоро будет здесь. /Ицик быстрым движением прикладывает ладони ко лбу, словно хочет защитить ими глаза, но тотчас же снова отнимает их от лица./ Да, да, ты не ослышался. Уже идет. Хочет тебя видеть. Представь себе. Ну же. /Хлопает тыльной стороной ладони по его груди./ Грудь - вперед, живот - подтянуть. Ицик /не глядя на него/: Оставьте. /Шила исполняет русскую песню, припев подхватывает вся толпа./
Максим: Не верит. / Человек во фраке делает жест, как бы соглашаясь с ним/. Может это сон ?
Человек во фраке: У него будет время подумать, приснилось ему это или нет.
Максим: Или нет. /Пауза. Шила поет по-русски с американским акцентом/. Гм. / Вздыхает, озабоченно смотрит в сторону окна./ Ах, да, не забудь: ты ее пригласил.
Ицик / тем же тоном/: И, пожалуйста, перестаньте мне тыкать.
Человек во фраке: Я?
Максим:/сдерживая смешок/:Ты,ты, товарищ. А может, я. Долго бы пришлось нам с тобой ждать, - Ицик! /Ицик опять закрывает глаза руками/. Да, разумеется - ты.
Ицик: Прошу вас не тыкать.
Максим: /как бы отвечая на вопрос Ицика "кого"?/: Шилу, конечно!
Ицик /не глядя на Максима/: Я не знаю, о ком вы говорите.
Максим: И своих лучших друзей. Таню - она сейчас придет. Меня ты уже знаешь - Максим./Протягивает ему руку, через некоторое время, пожав плечами, убирает ее./
Человек во фраке /наблюдает за Ициком/: 0н, кажется, отключился.
Максим /выжидающе смотрит на Ицика/: В самом деле. /Оба наблюдают за ним какое-то время; Ицик закрывает глаза, Максим ударяет его в грудь/: Не спи! /Ицик в испуге снова выпрямляется на стуле./
Человек во фраке /смотрит через окно вниз, где толпа бурно аплодирует Шиле./: Думаю, можно начинать операцию.
Максим: Ты забыл про автографы.
Человек во фраке /удостоверяясь, смотрит в окно/: Верно.
Максим: Простой человек, как ты, товарищ, или я и трудящиеся массы там внизу, простой человек довольствуется автографом, да что там, довольствуется. Он счастлив уже тем, что принесет его домой. Может быть, повесит на стену. Или уберет в шкаф, и всякий раз автограф будет напоминать ему: в тот день здесь пела Шила. Август. Жара. На небе ни облачка. И я видел ее совсем близко. Рыжую копну волос. /Показывает движением рук/.Огненно-красное платье. Красный лак на ногтях. Я был от нее так близко /показывает/. Люди не забывают такое и испытывают чувство благодарности. Но всегда отыщется некто, кому этого недостаточно. Ненасытные утробы, так сказать.
Человек во фраке: Угу.
Максим: Им непременно нужно знать, а что там под красным платьем
Человек во фраке: Угу.
Максим: На что она еще годна, эта девчонка.
Человек во фраке: Угу.
Максим: Им хочется приблизиться к ней вот так /прижимает ладони одна к другой/.
Человек во фраке /Отшатывается от окна/: Она смотрит сюда.
Максим: /сцепив ладони, угрожаюшим тоном/: И еще ближе.
Человек во фраке: А вы ссоритесь. /Снова смотрит в окно/.
Максим:А пройдет лет семь, и даже имени ее не вспомнят. "О ком вы говорите?” Скажешь, это невозможно? - возможно, все возможно.- Не хочу никого судить, но мы ведь понимаем друг друга,Ицик Фефер, не так ли?/Ицик со страдальческим выражением лица закрывает глаза./
Человек во фраке: Ну, пора. /Уходит/.
Максим / ударяет Ицика в грудь/: Не так ли, Ицик Фефер?
Ицик /решительно/: Прошу вас. /Он открыл глаза, но его лицо сохраняет страдальческое выражение/.
Максим: Поверь, это и мне доставило бы удовольствие. - А тебе, ? /Оглядывается вслед ушедшему/. Но нашего брата она удостоит лишь автографом, на большее не рассчитывай, нос не дорос. Девчонка. /Сгибает палец крючком/. Ну что, товарищ? /Смотрит в сторону портьеры./ Да и - /Показывает фигу. - Появляются официанты, они накрывают стол скатертью, ставят тарелки, раскладывают салфетки. Ицик сидит с насупленным видом/. Ну ладно, не обижайся. Я пошутил, Ицик! Я рад за тебя; не подумай, что завидую. Завидую. /Со смешком/: Нет, конечно. /Из-за портьеры появляется человек во фраке, он со стуком ставит на сервировочный столик поднос с графином водки. Максим какое-то время смотрит на них. / Чем это так соблазнительно пахнет?
Человек во фраке: Уткой.
Максим: Когда подадут?
Человек во фраке / загибает пальцы/: Так, что там у нас в меню: закуска, кулебяка с начинкой, борщ, рыба.
Максим /с отвращением/:Рыба.
Человек во фраке: Терпи.
Максим/смотрит ему вслед/: Гм. - Одного у тебя не отнимешь, Ицик. Ты щедр однако. Извини за грубое слово, угощаешь , прямо скажу, по-кулацки. Но должен тебя предупредить! Для тех, кто не привык к такой пище, она, ну, если не яд, то что-то вроде слабительного. Не усваивается организмом. Войдет - и выйдет, вот так: фшш. /Передает звуком скорость движения/. Прямо в штаны. / Хватает Ицика за пояс брюк, сразу становится заметно, как они тому велики./ Которые тебе не принадлежат.- И я не уверен, понравится ли это Шиле. Совсем не уверен. От тебя и так чем-то несет - клопами что ли? Ты этого не замечаешь, а я замечаю. И Шила заметит. Американцы, они придирчивые: дезодорант сюда, дезодорант туда. Или не заметит? Пигалица. Эй! Тебе лучше знать. Только не думай, что она вообще ничего не заметит. Я бы на твоем месте поостерегся. Советую как друг. - А с водкой /указывает на нее жестом/, с ней я был бы еще осторожнее. И с сигарой. Одна затяжка - и ищи тебя под столом. Надеюсь, ты не порадуешь подобным спектаклем наших друзей из Америки . На прощанье. - И еше. /Они некоторое время стоят, официанты накрывают на стол. Через громкоговоритель доносится музыка, исполняемая на банджо. По ту сторону портьеры голоса Джима, Тани и Шилы, у которой просят автограф./ И еще: Слово -серебро, если не сказать: свинец. Восемь граммов свинца.
Шила /за портьерой, ее голос сливается с восторженными возгласами гостиничного персонала, выходящих из кабинета официантов. Очень весело/: Да, да. Ах, Джим, одолжи пожалуйста, твой карандаш: мои все затупились.
Максим: Слово - серебро, молчание - золото. Вот что, Ицик. / Слышны реплики и смех Шилы./ Задавай ей вопросы. Пусть говорит она . Она, а не ты.
Джим /за портьерой/: 0, народная музыка. /Нагнувшись, пролезает через портьеру, в левой руке у него гитара в футляре/. Привет, Ицик! /Он по ошибке подает руку Максиму/. Я -Джим. Извини, я должен это послушать. Фантастика! /Садится на подоконник, смотрит вниз, вынимает из чехла гитару и потихоньку наигрывает мелодию, которая слышна внизу/. Вид отличный, но акустика здесь наверху отвратительная. Нас тоже было плохо слышно?
Шила /еще за портьерой, Таня уже входит/: Ребята! Ну зачем вам столько автографов! Еще десять - и все! Нет, нет и нет, сначала вам! /Слышно, как она считает, смеется и дает еще больше десятка автографов./
Таня/задушевным грудным голосом/: Максим Андреевич! /целует его в обе шеки/. Исаак Соломонович! /Делает то же самое/. Надеюсь, вы простите нас за опоздание. - Вы же слышали. Шилу и Джеймса не хотели отпускать! и не без оснований! Ах, я так взволнована, подумать только, такие известные артисты, - и я с ними...
Максим: Не скромничайте,Таня: вы ведь тоже не лыком шиты.
Таня: Да, но в сравнении с ними ...
Максим: Ну, полно.
Таня: - разве что -
Максим: Вы только послушайте, Ицик.
Таня: - и боюсь все перепутать от волнения. Вы уже познакомились с Джеймсом? /спешит к Джиму, представляя его/.
Джим: Для друзей - Джим.
Таня: Джим - импрессарио Шилы -
Джим: В некотором роде.
Таня: - неизменно ее сопровождает.
Джим /со смехом/: 0 да, Таня, На гитаре! .
Таня: Наш друг Ицик Фефер. А это - это -
Джим /перестает играть и встает с подоконника/: 0, прости, Ицик. Я принял за тебя другого. Честно говоря, я вообще тебя не заметил, никак не привыкну после солнца на улице к -
Таня:- это мой уважаемый учитель Максим Андреевич -
Максим / нарочито приветливо/: Для друзей - Максим.
Таня: Ну а я -/со смущенным видом/, я - Таня.
Джим /стоит напротив Ицика. Обращаясь в сторону Максима/: Привет, Макс ./Протягивает Ицику руку./ - После солнца на улице к этому сумраку. / Ицик нерешительно берет протянутую ему руку. Джим крепко пожимает ее , Ицик со стоном оседает на пол. Джим отставляет гитару, осторожно берет руку Ицика в свои ладони/: Бог мой, опять меня подвел темперамент. Виной всему - здешняя атмосфера. /Обращаясь к подбегающим Тане и Максиму/: Не беспокойтесь, я немного учился массажу -
Таня / с покрасневшими от волнения щеками/: Ой, Максим Андреевич, я так боюсь, что все сорвется! Скажите, может быть, кому-нибудь из нас - /в направлении портьеры/ - Шила там одна -
Шила / по ту сторону портьеры/: Ну, все. /Хор разочарованных голосов/. Больше не могу. /Продолжает давать автографы/.
Джим: Ицик, если ты болен, пожалуйста, не показывай виду. Она все принимает так близко к сердцу. А завтра ей петь в Берлине. Спасибо. /Громко/. Идите сюда, послушайте, друзья! /Тянет Ицика к окну, тот, ослепленный светом останавливается. Джим продолжает разминать его ладонь./ Лучше? Вот так. /Он кладет руку Ицика на подоконник и накрывает ее своей рукой. Они стоят и смотрят в окно./ Фантастика! Сколько энергии! /Он в восторге сжимает руку в кулак./ Как молоды! Какие оптимисты. Всеми помыслами -в будущем. Счастливые, они не ведают, что такое не иметь будущего. В отличие от парней из американских трущоб. Слава богу, вам не довелось видеть их глаз.Они преследуют вас и во сне. И в них читаешь: - no future. no hope. /Бросает взгляд на Таню/. О, какие у вас печальные глаза, Таня. Вы плачете? /Чуть-чуть приседает, чтобы заглянуть ей в лицо/.
Таня /вытирая слезы/: Зачем вы рассказываете о подобных ужасах?
Джим: Зачем? Мне хочется вырвать оттуда тех бедняг/-показывает это движением/ - и бросить их в праздник жизни. Где забываешь, что на свете есть боль. И больницы. И руки / снова берет руку Ицика/, которые нужно беречь. /Аплодисменты, переходящие в овацию.Джим отпускает руку Ицика и тоже аплодирует./
Шила /за портьерой, кричит слегка измученным голосом/: Таня! Ицик! Помогите же мне! /Ицик - вполоборота. Таня спешит к портьере, Максим жестом останавливает ее и идет сам./
Максим /за портьерой/: Максим Андреевич ... Ну, хватит мучить Шилу... /возвращается, ведя за руку Шилу. Пропускает ее вперед/.
Шила /еще раз громко смеется за портьерой и вслед за Максимом проскальзывает в комнату/: Уф! - Эх, вы. - Никто не пришел на помощь. - /Оглядывает группу, оборачиваясь к Максиму/. Сейчас. /Спешит к окну, подходит сзади к Ицику и закрывает ему ладонями глаза, Ицик цепенеет, через какое-то время поворачивается, как робот, и смотрит на Шилу, руки которой теперь оказываются у него на затылке. Шила целует Ицика/ . Ну, - - Ты тоже не помолодел. /Смеется/. Не воображай. /Громко смеется/. Ну, нисколечко. - Что ты так смотришь -/Резко оборачивается/: Будто за моей спиной стоит дьявол. /Сзади стоит Максим, со смушенной улыбкой он еще раз протягивает ей руку/: Максим -
Шила: Привет, Макс. / Она берет Ицика под руку и прохаживается с ним по комнате, не отрывая взгяда от его лица/: Скажи, это ты или не ты? - Судя по поцелую - не ты. - Как же здесь темно! / Идет с ним к окну/ Дай-ка взглянуть на тебя! Лицо - твое. Хотя -
Таня: Толстяком он никогда не слыл.
Шила /смеется, качая головой/: Не слыл, видит бог, не слыл. Ты не только похудел. Ты онемел. Раньше ты говорил мне так много приятных слов. А теперь приглашаешь к себе, вместо того чтобы самому прийти на мой концерт, я - нет, подумать только - я - к тебе, а не ты - ко мне. Тебя это не смущает? Ну скажи что-нибудь. Иначе я подумаю, что передо мной - призрак. Скажи -
Ицик /изумленно, не отрывая от нее глаз/: Да, Шила!
Шила /после непродолжительного молчания/: Ну вот. Наконец-то заметил, что это я. Дама, которую пригласил. Браво /Смеется/. Галантным, Ицик, тебя не назовешь. - Дай-ка, мне зеркало, Джим. Может быть,/берет зеркало/ может, призрак - я? /Смотрится в зеркало, откидывает волосы назад, переводит взгляд на Ицика/.
Джим: Шила , ты неотразима!
Шила /смеется/: Слава богу, хоть кто-то догадался сделать комплимент.
Максим: Это вовсе не комплимент, Шила.
Таня /не дав ему закончить, восторженно/: Вы в самом деле неотразимы!
Шила /со смехом/: 0 боже, как трогательно!
Ицик /порывисто берет руки Шилы в свои/: Шила - я -
Максим: Ну что ж, может быть, присядем?
Таня / делает суетливый жест в сторону стола, говорит приветливым голосом/:Наверно, здесь сядет Шила - тут - Джим-
Джим /от окна/: Только дослушаю мелодию! /слушает, высунувшись из окна, подыгрывает на гитаре/
Таня: - а здесь, для разнообразия, если позволите, я -
Шила /стоит перед Ициком, смотрит на него/: Да?
Таня: - здесь - Максим, а слева от вас, Шила, конечно, Исаак Соломовович.
Ицик /робко оглядывается/: Я -
Максим /обращаясь к Ицику/: Стало быть, ты здесь. /Он берет Ицика под руку и ведет его к столу. Ицик не отводит от Шилы глаз/.
Шила /отдает Джиму зеркало/: Ты хотел что-то сказать -
Ицик /обращаясь к Шиле, их разделяет стол/: Ты -пела?
Шила /стоит напротив/: Смотрите-ка, заметил! Ты не слышал отсюда сверху концерт! Что с тобой? Я допускаю, конечно, громкоговорители далеко -
Максим: - и уступают по качеству американским...
Шила: Я - в самом деле хотела сказать - /садится/.
Максим: - вернее умолчать.
Шила: Благодарю. Так вернее. Именно это я хотела сказать! - но не сказала. Вы опередили.
Максим: Я сказал -
Шила: - что громкоговорители уступают по качеству американским.
Джим: Слушайте! Слушайте! /Смотрит наверх на стену/.
Таня: Да нет же! Максим Андреевич говорит, что Шила хотела это сказать.
Шила: А откуда вам это известно? Ага, сейчас откроем правду -
Джим: - обшественности.
Шила: Каким образом?
Максим: Простите, Джим, успехи не вскружили нам голову настолько, чтобы забыть о всякой самокритике и похваляться, вот мол,еще тридцать лет назад мы, самая отсталая страна в Европе, сегодня уже по всем направлениям -
Таня: И заметьте, пережили такую войну.
Джим: Ну что вы, я просто очень неудачно пошутил... _
Шила: Я ничего не понимаю, Джим. Раз уж здесь заговорили об общественности - Ицик, ты ведь не станешь утверждать, будто не видел моих плакатов?
Ицик: Каких плакатов?
Шила: Ну, это уж слишком. Джим! /Джим вынимает из футляра сложенный в несколько раз огромный плакат и разворачивает его. На плакате - Шила, в красном платье, выше по-русски написано ее имя, внизу - дата: август 1958/. Скажи еще, что видишь его впервые. В городе их тысячи. Ты что, слепой?
Максим /опускает голову и прикладывает ладонь ко лбу, изображая позу мыслителя/: Скорее задумчив. Поэт...
Джим / подняв глаза к потолку, бормочет стихи, отбивая рукой такт/.
Шила / со смехом/: А может, вот так? /Рисует лабиринт на воображаемом плане города/. Ты стал непозволительно рассеян.
Таня: Исаак Соломонович всегда был рассеянным.
Шила: Это - бог знает/смеется/. Можешь взять плакат себе. Если хочешь. Я тоже возьму, на память.
Ицик: Я?
Шила: Ты, ты!
Ицик: Нет.
Шила: Таак./некоторое время отчужденно смотрит на него/
Ицик /закрывая лицо руками, страдальческим голосом/: Пожалуйста .
Шила /высокомерно смотрит на него/: "Пожалуйста". Да что вы с ним в самом деле сделали.
Максим /предостерегающе Ицику/:Восемь граммов свинца.
Ицик: /тем же тоном, что и прежде/: пожалуйста.
Таня: Мы? Что мы могли сделать с Исааком Соломововичем?
Шила /испытующе смотрит в лицо Ицика/: Ты болен?
Джим: Не волнуйся. И ты, Ицик, не волнуйся. Таковы американские женщины: если им что-то не по нутру, обязательно обвинят во всех грехах.
Шила /с усмешкой /: Фу-ты, Джим.
Джим: Тебе недостаточно покорённых за эти дни?
Шила: Хочешь сказать, один погоды не сделает.
Джим: А завтра у твоих ног окажутся новые тысячи.
Шила: Какое мне до них дело.
Джим: Не искушай богов, Шила. Иди сюда, у меня уже занемели руки.
Шила: Хочешь, подпишу?/ Ицик кивает/. Честно говоря, ты этого не заслуживаешь. /Размашисто, большими буквами пишет наискосок свое имя.Джим придерживает плакат руками/. Я напишу тебе свой новый адрес. На случай, если захочешь сказать то, что же можешь вспомнить сейчас. Готово.
Ицик: Хорошо.
Шила: Повесишь его у себя дома - /из груди Ицика вырывается вздох/ - и всякий раз, когда у меня зазвенит в ушах, я буду знать: Ицик смотрит на мой плакат.Вот так. /Она делает последний росчерк. Джим через стол бросает плакат Ицику, официанты, которые вносят закуски, вынуждены отпрянуть./
Джим /берет плакат, складывает его/: 0т моей скромной особы -
Шила /при виде входящих с подносами официантов/: Ты что -
Джим:- небольшой автограф. /Что-то пишет на обратной стороне плаката/.
Шила: Ты- пригласил нас на обед? /Человек во фраке разливает водку/.
Максим: - угадали.
Джим /пишет/: Всегда - желанный гость.
Шила: Господи. Опять застолье. /Обращаясь к Джиму, который протягивает Ицику плакат./ Ты что, проголодался? После вчерашнего-то банкета? Неужели осилишь?
Джим /садится/: Смотря что.
Максим: Прошу вас, закуска: сельдь в горчичном соусе с луком -
Таня /берет на себя роль хозяйки дома/: Прошу вас, Максим Андреевич, предоставьте это мне. /Угощает/.
Шила: Миру - мир!
Все. кроме Ицика: Миру - мир! /Чокаются. Таня, которая как раз что-то предлагает гостям, присоединяется к остальным./
Шила /протягивая Ицику руку, в которой она держит рюмку /: А ты? /Джим подает ей знак/. Чокнись по крайней мере. /Чокается с ним./
Таня /протягивает всем по очереди тарелку/: Лимонные дольки с икрой. /Никто не реагирует/.
Джим: А что здесь?
Таня / кладет себе в тарелку кусочек с икрой/: Редька. /Максим берет ломтик, подносит тарелку Джиму, затем подставляет ее Ицику./
Джим: Соленая. Оригинально. А это что?
Таня: Жареные грибы. -
Человек во фраке /доливая рюмки/: - в провансальском масле.
Таня: - с луком.
Джим: Любопытно. /Кладет себе немного в тарелку/. Ваше здоровье!
Максим,Таня: 3а Шилу! За скорое возвращение!
Джим: А ты ничего не хочешь?
Шила: Спасибо. Неизвестно, что еще нас ждет.
Максим: Я.
Шила: И?
Максим /загибая пальцы/: Кулебяка с начинкой, борщ, рыба. - И - жаркое из утки.
Шила: Нам этого не осилить до самого отъезда.
Джим /смотрит на часы/: Разумеется. Так что закусывай, грибы - деликатес.
Ицик: Вы уезжаете.
Шила /после небольшой паузы/: Слишком поздно спохватился.Была возможность увидеться раньше. Но ты куда-то пропал. Не пришел ни на просмотр фильмов, ни на концерт ни на пресс-конференцию. Я подумала, если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету? и буквально засыпала людей вопросами. Ицик Фефер? На меня смотрели, словно никогда прежде не слышали этого имени. Я уже стала сомневаться, существуешь ли ты вообще. И только вчера на банкете одна очень важная особа - /обращаясь к Джиму/: - не знаешь, как его зовут?/Джим качает головой/ - признала тебя. Этот человек сказал, что наведет о тебе справки, а через два часа -вдруг приносит от тебя приглашение / жест вглубь комнаты/: сюда. "Как, где же вы его разыскали?" - “Это он вам сам завтра расскажет". - Ну вот. Я здесь. А ты?-
Ицик: Когда?
Джим /С набитым ртом, смотрит на часы и поднимает три пальца/. Без четверти три.
Шила: А ты даже не хочешь поднять за меня тост.
Максим: Уже. Уже поднимает.
Шила: Я тебя не узнаю! /Cмеется/: Видит бог, это не ты. /Кладет себе закуску. Ицик, словно в забытьи, смотрит перед собой и начинает тихонько выстукивать по краю тарелки сигнал SOS.
Джим /прожевывая пищу/: Без четверти три нас увезут.
Ицик /закрыв лицо руками, двусмысленно-повторяет/: ...увезут.
Таня /обращаясь к Шиле/: 0, если бы можно было поехать с вами в Берлин! Впрочем в мыслях - мы всегда с вами! Честное слово.
Максим /Шиле/: Может быть, у него в голове рождается новая поэма? Ведь он поэт.
Таня /обращаясь к Джиму/: А куда потом?
Джим: Гм. /обращаясь к Шиле/: Как это называется? - В Зеленбинденхалле.
Максим: Он весь во власти, скажем так, ритма. Который рождается где-то внутри. И нарастает.
Таня: Нет, я имела в виду ваши планы после Берлина?
Джим: Аа! В Штаты. Погодите! /Стук Ицика становится громче и теперь слышен всем. Джим вытирает рот/: Это же - / торопливо берет гитару/.
Максим /подобострастно обращаясь к Шиле/: Поэты - /поднимает рюмку/ - инженеры человеческих душ.
Шила /громко смеется, поднимает свою рюмку/: Ваше здоровье, инженер!
Джим: Семь четвертей! /Начинает подбирать аккомпанемент к ритму Ицика/.
Максим /подхватывает ритм Ицика, стучит и скандирует/: Миру -мир, миру - мир - миру мир /и т. д./
Таня /присоединяется к Максиму/: Миру -мир, миру - мир - миру мир /и т. д./
Джим /аккомпанируя себе , также скандирует/: Миру -мир, миру - мир - миру мир /и т. д.Нестройное скандирование становится все громче, но внезапно обрывается , как только Джим перестает играть./ Это напоминает крик, который доносится из пропасти. Мы с Шилой проделывали подобные эксперименты с переменным размером и диссонансами, однако здесь из-за большого скопления публики пришлось от них отказаться. А жаль!
Шила: А в "Save our souls” не тот же ритм?
Джим: Он самый! /Поет под гитару:/
We cry, but, o great Christ, our cries
to The from tortured souls arise;
we march, but oh, the clay is vile
beneath our feet, and long the mile.
We wear the mask, that grins and lies.
/Опускает гитару/: Это негритянский блюз. Много диссонансов, но звучит сильно. Тебе стоило бы спеть его, Шила. /Пауза/. Здесь.
Шила: Мне кажется, публика не жаждет, мягко говоря. / Ее реплика остается без ответа. Максим и Таня что-то жуют. У Шилы вырывается громкий смех, она подходит к окну и смотрит на улицу. С горечью/: Там надо было петь, внизу.
Джим: Там решили бы, что ты фальшивишь.
Шила: Они всë решили бы. Всë .
Таня /Хочет что-то возразить. Но, по-видимому, попрехнулась. Максим поглаживает ее по спине/: Шила, как вы можете./Джим успокаивает ее, принимается за еду/.
Шила: Я могла бы спеть им Шенберга.
Джим /смеется/: “Лунного Пьеро”.
Шила: Если на большее не хватит сил - хотя бы раз в семь лет. /Поворачивается к Ицику /: Если ты просто подавлен, Ицик, то со мной такое тоже бывает. Поверь, порой бывает нелегко не падать духом. Когда на тебя вдруг нахлынет. - / В форме речитатива из “Лунного Пьеро”/:
Dunkle schwarze Riesenfalter
tö teten der Sonne Licht ...
/Вполоборота к окну/: Но мы победим. /С улицы доносится пение по-итальянски/: Avanti popolo - A la riscossa - bandiera rossa - trionfera!
Джим: Venceremos!
Максим и Таня /Чокаются с ним/: Venceremos!
Джим /обращаяоь к Ицику, который сидит, закрыв глаза/: Ни капли? / Максим показывает на свой желудок, Джим, как бы успокаивая Ицика, кладет руку поверх его руки./
Шила /стоит у окна/: Вот это размах. /Качает головой/: Всю ночь, то есть те несколько часов, которые остаются для сна, я слышу крики и аплодисменты, что-то движется слева, что-то движется справа, и я не перествая кручу головой. - Ну, скажи, - /оборачивается к Ицику/: Давайте просто все вместе спустимся вниз. Окунемся в эту стихию. Зачем нам эти царские апартаменты. В конце концов поесть можно везде.
Джим /Поддевая на вилку гриб/: Угу.
Шила: У меня предложение!
Джим: Гамбургер
Шила: Оставим твоим друзьям Джима, а сами удерем. Как ты на это смотришь, Ицик? /Ицик встает, Максим крепко держит его за пиджак/. Здесь нам никогда не согреться. Над пропастью прошедших лет. И у нас осталось меньше часа.
Джим: Полчаса.
Максим /преграждает Ицику путь/: Вы серьезно, Шила? Вы полагаете, у нас так часто бывают гости из Америки?
Таня: А как же кулебяка? А рыба?
Шила /смеется/: Мы с Ициком дарим вам пирог. /Тянет Ицика к себе/.
Джим /смотрит на часы/: Будь благоразумна, Шила. Если мы опоздаем на самолет, нам придется завтра оплачивать зал в Вернерзеленбиндер.
Максим: Возможно и не придется.
Джим: Пожалуй. Все равно не хватит на это денег.
Шила: Мы только пройдемся по улице, и сразу назад.
Джим /встает, чтобы удержать ее/: Я вчера тоже собрался было прогуляться. Знаешь, чем это кончилось?
Максим:Чем же?
Джим: Не знаю, как я очутился в этом водовороте. Я вовсе не собирался идти на площадь - попытался повернуть назад, куда там. Меня несло в толпе, такой плотной, что я подумал, а что, если поджать ноги? Упаду или нет? И что вы думаете: не упал.
Таня: Какой ужас.
Джим: Ерунда! Правда, лучше это делать на пустой желудок. После такого сытного обеда мне тебя без вертолета не вытащить, Шила. /Делает движение, будто вытаскивает пробку из бутылки/ :Уф!
Шила: Что за прелесть!
Ицик: Ну что ж, пойдем, Шила. /Он раздвигает портьеру, оттуда появляются официанты с пирогом. Ицик останавливается, все еще держась за портьеру/.
Шила /Печально/: Какая прелесть! Если бы можно было остаться здесь навсегда. /Медленно поворачивается к окну и смотрит на улицу. Официанты ставят на стол пирог. Максим и Таня в некотором замешательстве, не зная , как снова усадить всех за стол./ И бродить. Как тогда. Помнишь?
Ицик: /бросив украдкой взгляд на Максима, тихонько подходит к Шиле и дотрагивается до ее руки/: Шила! /Оглядывается. Максим и Таня преграждают ему путь/.
Шила /берет Ицика за руку, прижимает его к себе и прохаживается с ним по комнате/: Ты был в полной растерянности, когда я отказалась идти спать в тот вечер. Какой напряженный выдался день. Сначала тряска на грузовике. Потом четырехчасовой шефский концерт, до седьмого пота. У меня насквозь промокло платье, а у тебя, помнишь, свалились с носа очки - такая духота была в зале. И наконец, праздник - я, кажется, выпила лишнее, потому что никак не могла взять в толк, то ли у меня кружится голова, то ли в самом деле вокруг, на стенах, пляшут огромные тени. То ли у меня шумит в голове, то ли это людской гомон. А потом на улице, тебе пришлось вести меня, как слепую, я ничего не различала вокруг. А тут еще этот колодец. И жгучая боль. Но я все равно не хотела идти спать. А бездонное звездное небо! Помнишь, мы смотрели на него, такая тишина кругом, только ржанье лошадей; и вдруг что-то просвистело, /изображает свист летящей гранаты/ я в своем красном платье лечу куда-то. Потом удар, и такое ощущение, будто голова разлетается на части. И снова тишина. После того случая у меня пропала охота к ночным прогулкам, можешь мне поверить. - Да, такое случается, с чересчур любопытными североамериканскими католичками.
Таня: Что поделаешь, Шила, война.
Шила: Да, да, конечно.
Таня: Не мы ее начали. /Она вытирает глаза/:
Шила: Это происшествие показалось мне очень забавным.
Максим: Война уже давно закончилась.
Шила /обращаясь к Ицику, которого она все еще держит за руку/: А тебе?
Таня: Не всех это так забавляло, чтобы желать тому возврата и подогревать страсти.
Максим /настойчиво приглашает Шилу и Ицика к столу/: А теперь окажите честь кулебяке, ее не подогреешь.
Джим /отрезает кусок кулебяки, из нее на стол капает начинка/: Постойте, да ведь это - это же - Чехов!
Максим: О чем вы?
Джим: Да о кулебяке же!
Шила /обращаяоь к Ицику, рядом с которым она все еще стоит/: Гм?
Максим: При чем тут Чехов?
Джим: Неужели не видите?
Максим: Антон Павлович Чехов?
Шила: Кто повалил меня на землю, там, во дворе?
Джим: Ну да! -
Шила: Слава богу, выбрал не самую большую лужу!
Джим /продолжает/: Антон Чехов сказал: "Кулебяка должна быть аппетитная, бесстыдная.”
Шила /все еще стоит рядом с Ициком/: И кто е лежал рядом со мной? -
Таня: Извините, Джим, но не бесстыдная же.
Джим: Именно так, Таня, - "бесстыдная, во всей своей наготе”
Шила: -во дворе.
Таня: Фу -
Ицик /вздрагивает/: Прости -
Шила /отпускает его/: Иди. /Садится вслед за ним за стол./
Таня /продолжает/: - Чехов не мог так сказать. /Оглядывает стены снизу доверху/.
Джим: -“чтоб соблазн был"
Таня: Неправда, никогда не поверю, такой великий классик. Где вы взяли ...
Шила /тихо, обращаясь к Максиму/: О чем они? О Чехове? Что я вижу? -
Джим: В Америке.
Шила: Кажется, Таня покраснела -
Таня /обращаясь к Джиму/: Вот видите. /Все смотрят на них/. От такого покраснеешь.
Шила: - словно молоденькая девушка.
Джим: Вы полагаете, в ваших изданиях этого нет?
Таня: Подобных вещей? Разумеется нет!
Джим: - "Подмигнешь на нее глазом, отрежешь этакий кусище и пальцами над ней пошевелишь вот так, от избытка чувств."
Таня: Неужели американских женщин подобный срам не вгоняет в краску?
Джим: -"Станешь ее есть, а с нее масло, как слезы, начинка жирная, сочная, с яйцами, с потрохами, с луком" /Отрывает взгляд от кулебяки, оглядывается по сторонам/: Разве это не та кулебяка?
Максим /с отвращением/: Вы правы, здесь потроха. /Разглядывает начинку, что-то из нее выковыривает и отодвигает на край тарелки./
Шила: Какое же надо иметь воображение, чтобы так покраснеть! /Обращаясь к Джиму, который все еще держит в руке кусок кулебяки и хочет передать его Шиле/. Пожалуйста, не надо, он чересчур жирный.
Джим: Шила, через три дня нас снова встретят прелести снэк-бара и все прочие ужасы американской кухни. Прошу тебя.
Шила: Как я по нему соскучилась!
Джим:Yes. Вот такой большины. И oiled vegetables. Boiled in water and nothing else. Ах, Шила, Шила. Пол-Америки сочли бы за честь поучиться здешней культуре. Древней культуре. А ты - " наконец-то -steak". /Кладет кусок кулебяки к себе на тарелку/.
/Затем следует приблизительно следующая пантомима: Шила хочет отрезать Ицику кусок кулебяки. Максим, отрезавший себе приличный кусок, делает ей знак, что кусок, предназначенный Ицику, слишком велик. Каждый раз, когда она собирается резать кулебяку, он показывает рукой: кусок все еще слишком велик. В конце концов она отрезает Ицику совсем маленький кусочек. Себе берет также очень мало./
Джим /жует/: Так-так, Таня. Значит в неантагонистическом обществе все же существуют антагонизмы,?
Максим: Антагонизмы будут существовать всегда.
Таня: Что?
Джим: Вы же сами только что довольно тонко намекнули на то, что до сих пор сушествует нечто вроде цензуры -
Таня: Я ... ?
Джим: - и она озабочена тем, чтобы советская женщина -
Таня:- не краснела? Но это нечто другое -
Джим: - нежели цензура?
Таня: Конечно! Это не антагонизм, наоборот -
Джим: -это ограждает вас от антагонизмов -
Таня: - однако и не означает, будто они у нас под запретом.
Джим: Стало быть, Ицик мог бы, к примеру иметь -
Таня: - всë .
Джим: За исключением бессовестно обнаженной -
Таня: Вы снова хотите вогнать меня в краску?
Джим: Итак, Ицик мог бы, к примеру, написать пьесу, в которой советская женщина попадает в конфликт -
Таня: - с кем?
Джим: - скажем, сочувствует контрреволюционеру.
Таня /возмущенно/: Сочувствует контрреволюционеру?
Джим: А почему нет?
Таня: Да потому, что к контрреволюционеру не может быть никакого сочувствия!
Джим: Даже у женщины?
Таня: Даже у женщины. Сочувствовать контрреволюционеру?! Никогда!
Джим: Но не все же такие -
Таня: Неважно!
Джим: Даже в виде исключения ?
Таня: Здесь не может быть исключений.
Джим: Но послушайте,Таня. Рассмотрим это просто как пример. Допустим, что тот, о ком мы говорим, - в качестве исключения - не противен!
Таня: В таком случае он не может быть контрреволюционером.
Джим: Боже, как трудно с вами спорить. /Пауза. Все заняты едой/.
Шила /обращаясь к Ицику/: Послушай, ты так и собираешься молчать до нашего отъезда?
Ицик: /испуганно/ :Прости.
Шила:Что простить?
Ицик: Прости. - Да. - У меня в самом деле трудности, и это меня очень беспокоит. Впрочем, не знаю, стоит ли тебе о них рассказывать.
Шила: И я не знаю./Пауза/. : Но в конце концов попытка - не пытка. /Ицик опять сидит с полностью отсутствующим видом, он что-то вполголоса напевает. Все замирают/. Ты что, поешь?/ Ицик испуганно вздрагивает, откусывает от пирога. Шила смотрит на остальных, Максим пожимает плечами. /
Таня: Таков Ицик Соломонович. Приглашает друзей и довольствуется тем, что они сами себя развлекают разговорами. Кто знает, о чем он сейчас думает.
Шила: Расскажи, Ицик! Мне ужасно любопытно.
Ицик /вздрогнув через какое-то время/: Это ты мне?
Шила: Гм.
Ицик: Почему ты сердишься? Я ведь не делаю ничего дурного. Просто сижу, и довольно мирно. И рад, что говоришь ты.
Шила: И полагаешь, мне этого достаточно.
Ицик: Ты не представляешь, как я счастлив, что могу сидеть здесь. И никто на меня не кричит. И я слыщу ваши голоса.
Джим /обращаясь к Тане/: Но вы все же признаете, ч
|
|
17x
|
|
One moment please